... закидываем на спины рюкзаки с фиктивным грузом и устраиваем себе пятнадцатикилометровый марш-бросок по лесистым холмам, где снег по колено. У многочасовых переходов есть одно важное преимущество - ощущение полного одиночества. Такая медитация прочищает голову, заставляет думать. Перебирать себя по кусочкам больно, но надо. Видимо, остальные ощущают то же самое. Идем молча. След в след.
-- What did you say? - оборачивается Джек.
-- Nothing, - иногда я увлекаюсь и начинаю говорить сам с собой.
Солнце валится в ельник, и последние два часа идем в свете фонариков. Мороз крепчает. Над головой высыпают такие сумасшедшие звезды, какие я видел только в горах. Уже возле самого лагеря перед нами неспешно дефилирует шикарная лиса, рыжая с черным. Откормленная, вальяжная.




Идти по лесу не холодно. И в палатке вполне терпимо. Но вот когда ты насквозь промок, а тебе еще рубить дрова, разводить огонь и готовить еду, вот тут хочется завыть в унисон с волками на том берегу озера.

... жадно грызу подгоревшую баранину, и неожиданно для себя замечаю:
-- Вот бы поймать ту лису и съесть!
-- Лисиц есть нельзя, - отзывается Джек. Он кипятит чай и бросает в кастрюльку что-то подозрительное, похожее на сосновую хвою.
-- Почему это нельзя? - баранина с одного бока промерзла и напоминает строганину.
-- Если лису съесть, за тобой придет ее призрак, могущественный и жестокий. В Китае нельзя есть три вещи: лисиц, кошек и змей.
Рассказываю, что в Индии со змеей тоже особые отношения, например, запрещено кремировать человека, погибшего от ее укуса.

Димка - как всегда самое спокойствие. Невозмутимый, словно целый буддистский монастырь, он налил Армянский коньяк в жестяную кошачью мисочку, поставил на угли и помешивает палочкой для еды. Серебряная миска греется неохотно и только с одной стороны, а там, где уже нагрелась, коньяк шипит и исходит паром. Равнодушно смотрю на этом варварство. Пускаем ее по кругу и жизнь налаживается...